Неточные совпадения
— Да как же ты хочешь? —
сказал Степан Аркадьич. — Ну, положим, директор банка получает десять тысяч, — ведь он стоит этого. Или
инженер получает двадцать тысяч. Живое дело, как хочешь!
Сам иноземный
инженер подивился такой, никогда им не виданной тактике,
сказавши тут же, при всех: «Вот бравые молодцы-запорожцы!
— Слушай, слушай, пан! —
сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и подходя к нему с растопыренными руками. — Вот что мы сделаем. Теперь строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские
инженеры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана.
— Отличный и правдивейший художник, —
сказал Самгин и услышал, что сказано это тоном неуместно строгим и вышло смешно. Он взглянул на Попова, но
инженер внимательно выбирал сигару, а Бердников, поправив галстук, одобрительно сунул голову вперед, — видимо, это была его манера кланяться.
Неясное какое-то подозрение укололо Самгина, он сердито взглянул на Попова, а
инженер, подвигая стул, больно задел Самгина по ноге и, не извиняясь,
сказал...
Через несколько минут поезд подошел к вокзалу, явился старенький доктор, разрезал ботинок Крэйтона, нашел сложный перелом кости и утешил его,
сказав, что знает в городе двух англичан:
инженера и скупщика шерсти. Крэйтон вынул блокнот, написал две записки и попросил немедленно доставить их соотечественникам. Пришли санитары, перенесли его в приемный покой на вокзале, и там он, брезгливо осматриваясь, с явным отвращением нюхая странно теплый, густой воздух,
сказал Самгину...
— У нас в клубе смешанное общество, — объяснила Хиония Алексеевна по дороге в танцевальный зал, где пиликал очень плохой оркестр самую ветхозаветную польку. — Можно
сказать, мы устроились совсем на демократическую ногу; есть здесь приказчики, мелкие чиновники, маленькие купчики, учителя… Но есть и представители нашего beau mond'a: горные
инженеры, адвокаты, прокурор, золотопромышленники, заводчики, доктора… А какой богатый выбор красивых дам!..
— Нет, вы потрудитесь поставить только 50, —
сказал инженер.
— Приезжайте! —
сказал инженер и ушел.
— Этот господин въявь передергивает и подтасовывает карты, —
сказал инженер, вовсе не женируясь и прямо указывая на черного господина, так что тот даже обернулся на это. Павел ожидал, что между ними, пожалуй, произойдет история, но черноватый господин остался неподвижен и продолжал мрачно сопеть.
— Вот втюрилась, дура этакая! —
сказал инженер невеселым голосом.
— Здравствуйте, молодая юстиция, — продолжал Кнопов, обращаясь к прокурору, — у них ведь, как только родится правовед, так его сейчас в председательский мундир и одевают. Мое почтение, украшатели городов, —
сказал Петр Петрович и
инженеру, — им велено шоссе исправно содержать, а они вместо того города украшают; строят все дома себе.
— Может быть, найдутся такие чувствительные сердца, благо они на свете не переводятся, —
сказал инженер.
— Пусть себе, очень мне нужно! —
сказал сначала Вихров, но потом подумал, что
инженер может опять куда-нибудь уехать, и он снова останется с Юлией вдвоем, и она ему сейчас же, конечно, откроет тайну свою.
— Ну, как же, ведь разве ты не знаешь? —
сказал инженер с ударением.
— Уж салат-то наш, по крайней мере, не увлажняйте вашими слезами, —
сказал ей насмешливо
инженер.
— Я ничего не знаю, или мало, — с тем же раздражением отвечал
инженер, — вы Лебядкина пьяным поите, чтоб узнавать. Вы и меня сюда привели, чтоб узнать и чтоб я
сказал. Стало быть, вы шпион!
Когда я исполнил свой первый небольшой подряд, мистер Дэглас,
инженер,
сказал мне: «Я вами доволен, Дик Дикинсон.
Это разделение семейных прелестей было хорошо известно на заводе, и один шутник
сказал как-то, что если уж жениться на Зиненках, то непременно на всех пятерых сразу.
Инженеры и студенты-практиканты глядели на дом Зиненко, как на гостиницу, толклись там с утра до ночи, много ели, еще больше пили, но с удивительной ловкостью избегали брачных сетей.
Лука. Добрый, говоришь? Ну… и ладно, коли так… да! (За красной стеной тихо звучит гармоника и песня.) Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те
скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у
инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно! В лесу дача стояла, место — глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
Инженер пошел под акациями, сквозь сеть солнечных лучей, шагая медленно длинными, сухими ногами, тщательно натягивая перчатку на тонкие пальцы правой руки, — маленький, досиня черный гарсон отошел от двери ресторана, где он слушал эту беседу, и
сказал рабочему, который рылся в кошельке, доставая медные монеты...
— Вы — бравый парень, Трама, вас всегда приятно видеть, —
сказал инженер и, подмигнув, добавил: — Если только вы не бунтуете…
— Я не спорю, —
сказал инженер, склоняя голову; около него стоял мальчик в серых лохмотьях, маленький, точно мяч, разбитый игрою; держа в грязных лапах букетик крокусов, он настойчиво говорил...
— Своими обещаниями? — скептически спросил
инженер, и этот вопрос как бы задел его собеседника, — надев шляпу, он быстро
сказал...
— А! —
сказал инженер, дернув головою вверх. — Так!
— Конечно, —
сказал инженер, серьезно сдвинув брови.
Скала была взорвана, и в пещере находился склад пороха и динамита. Дорога пока дошла только до этого места. Мы спустились к Череку, к мосту по «чертовой» лестнице, по отвесу, не тронутому
инженерами. На том же месте стадо коз. Такой же мост из прутьев. Тот же подъем по осыпи, по тропинке, ведущей в Безенги, к леднику у Каштан-тау. Горцы
сказали мне, что как начали прокладывать дорогу, так туры исчезли. С той поры не был я в тех краях.
Увидав
инженера, я невольно сделал шаг назад, а он протянул ко мне обе руки и
сказал, улыбаясь, показывая свои белые, крепкие, ямщицкие зубы...
— Еще бы ему не покупать! —
сказал Чепраков про
инженера. — С одних подрядчиков дерет сколько! Со всех дерет!
Как-то за ужином мы вместе с
инженером съели целого омара. Возвращаясь потом домой, я вспомнил, что
инженер за ужином два раза
сказал мне «любезнейший», и я рассудил, что в этом доме ласкают меня, как большого несчастного пса, отбившегося от своего хозяина, что мною забавляются и, когда я надоем, меня прогонят, как пса. Мне стало стыдно и больно, больно до слез, точно меня оскорбили, и я, глядя на небо, дал клятву положить всему этому конец.
— Ну-с, стоим мы этак в Яжелбицах, а в это время, надо вам
сказать, рахинские крестьяне подняли бунт за то, что
инженеры на их село шоссе хотели вести.
— А каков Германн! —
сказал один из гостей, указывая на молодого
инженера, — отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!
— Мирон сменит, Яков. Мирон будет
инженером, —
сказал Илья и, высунув руку за окно, стряхнул пепел папиросы. Отец напомнил...
Если со временем какому-нибудь толковому историку искусств попадутся на глаза шкап Бутыги и мой мост, то он
скажет: «Это два в своем роде замечательных человека: Бутыга любил людей и не допускал мысли, что они могут умирать и разрушаться, и потому, делая свою мебель, имел в виду бессмертного человека,
инженер же Асорин не любил ни людей, ни жизни; даже в счастливые минуты творчества ему не были противны мысли о смерти, разрушении и конечности, и потому, посмотрите, как у него ничтожны, конечны, робки и жалки эти линии»…
— Не мое дело разбирать вас, —
сказал инженер. — Ступай к земскому или к становому.
— Это ты можешь; можешь душою болеть, сколько тебе угодно. Пусть будет больно; пройдет! Приглядишься, присмотришься, сам
скажешь: «какая я, однако, телятина»; так и
скажешь, помяни мое слово. Пойдем-ка, выпьем по рюмочке и забудем о заблудших
инженерах; на то и мозги, дружище, чтобы заблуждаться… Ведь ты, учитель мой любезный, сколько будешь получать, а?
— Например? — переспросил
инженер; он подумал, улыбнулся и
сказал: — Например, взять хоть такой случай. Вернее, это не случай, а целый роман с завязкой и развязкой. Прекраснейший урок! Ах, какой урок!
Казалось, что всё сказанное
инженером было для него не ново и что если бы ему самому было не лень говорить, то он
сказал бы нечто более новое и умное.
— Как это хорошо! —
сказала она, радостно заглядывая мне в глаза. — Ах, как хорошо! И какие вы все молодцы! Из всего вашего выпуска нет ни одного неудачника, из всех люди вышли. Один
инженер, другой доктор, третий учитель, четвертый, говорят, теперь знаменитый певец в Петербурге… Все, все вы молодцы! Ах, как это хорошо!
— А вы эти мысли бросьте… —
сказал инженер серьезно и наставительно.
— Э, нет, душа моя, не говорите! —
сказал инженер и хитро подмигнул глазом.
Студент стоял неподвижно, засунув руки в карманы, и не отрывал глаз от огней. Он не слушал
инженера, о чем-то думал и, по-видимому, переживал то настроение, когда не хочется ни говорить, ни слушать. После долгого молчания он обернулся ко мне и
сказал тихо...
И ещё можно было бы
сказать, что нет человека вообще, а есть
инженер, врач, адвокат, чиновник, профессор, писатель и т. д., т. е. в конкретного человека входят признаки профессионального призвания человека.
— Прошу великодушно извинить, Алексей Семеныч! —
сказал инженер, прижимая руку к сердцу. — Я немедленно приму меры, и все ваши малейшие желания будут исполняемы самым лучшим и скорым образом.
—
Инженеры не оказывают никакой помощи, на этом необходимо заострить вопрос. Соревнование идет мимо них. И мы определенно должны
сказать на конференции: «Товарищи! Вы ни черта нам не помогли!»
— Я красноречия так много не знаю, как другие здесь развивают. Но все-таки хочу
сказать категорически. Этого вот
инженера, который тут выступал с докладом, я его давно заприметил. И замечаю по глазам, что он не любит нас, рабочий класс. Ему нет дела до грандиозного плана строительства, он сам не хочет выполнять задания и нам говорит, чтоб не выполняли. Должно быть, ему важно только жалованье спецовское получать, а на нас, рабочий класс, он плюет. Этого дозволять ему нельзя.
Выбрали инициативную тройку для организации ударного конвейера. Вошли в нее Бася, Лиза Бровкина и Ведерников. Партийная ячейка отнеслась к начинанию молодежи благодушно, но без особенной активности, администрация — с полнейшим равнодушием и даже с легкою насмешливостью.
Инженер галошной мастерской
сказал...